«вашингтонская» и «пекинская» модели глобализации. Термины, используемые в Договоре

Визит в Китай президента Армении Сержа Саргсяна вызвал новый всплеск интереса к этой загадочной стране.

Визит в Китай президента Армении Сержа Саргсяна вызвал новый всплеск интереса к этой загадочной стране. Основания для этого есть, и очень серьезные: за короткий срок Китай сумел проделать стремительный прорыв от разрухи и тотальной нищеты времен культурной революции к динамично наращивающему свой индустриальный потенциал государству. В чем секрет этого феномена? Может ли Армения позаимствовать опыт у этой великой страны?

О "Пекинской консенсусе" впервые заговорил профессор китайского университета Цинхуа Дж.Рамо. "Пекинский консенсус" призван заместить дискредитировавший себя в 90-х годах на всем постсоветском пространстве, в том числе и в Армении, неолиберальный "Вашингтонский консенсус". "Пекинский консенсус" ориентирован, во-первых, на инновации, во-вторых, на устойчивое, сбалансированное и качественное развитие, а также на социальное равенство, в-третьих, на национальное самоопределение. Он придает социальным переменам столь же большое значение, как и экономическим. В "Пекинском консенсусе" экономика и управление нацелены на совершенствование общества, что полностью игнорируется "Вашингтонским консенсусом". В отличие от последнего, он порождает много абсолютно новых идей и подходов.

Весь мир является свидетелем поразительного динамичного развития и возрождения Китая путем совершенствования политической системы страны. Приоритетными направлениями внутриполитического и экономического строительства государства являются перестройка хозяйственного механизма страны в целях повышения его эффективности и инновационности, модернизация аграрного сектора, расширение социальной направленности и в результате построение социалистического гармоничного общества. Движение Китая к рыночной экономике происходит при сохранении направляющей и руководящей роли государства. Более того, "Пекинский консенсус" не предполагает сужения функций правительства. В частности, уменьшая его ответственность за работу предприятий, данная модель развития предусматривает усиление роли государства в макроэкономическом регулировании, общественном управлении и предоставлении социальных услуг. Хотя сегодня 70% ВВП страны создается на негосударственных предприятиях, в Китае хорошо понимают, что частной собственности без государства не существуют. И успех Китая все-таки базируется не столько на экономической либерализации, сколько на продуманной социально-экономической стратегии.

По прогнозам лауреата Нобелевской премии в области экономики профессора М.Спенсера, высокие темпы роста китайской экономики носят долгосрочный характер и сохранятся по крайней мере еще 25 лет. При этом государство на всем протяжении реформаторского курса остается достаточно сильным, чтобы очерчивать пределы компетенции рынка, выправлять его просчеты, обеспечивать общественный порядок, социальную стабильность и безопасность. В этой стране сила власти покоится не на мощи репрессивного аппарата, а на ее легитимности. Иными словами, зависит от того, в какой мере граждане страны, основная масса народа не отчуждены от власти, насколько ее устремления отвечают их интересам и чаяниям, насколько действенна обратная связь между властью и обществом.

Китайские реформы осуществляются в комплексе, дополняя друг друга, создавая друг для друга необходимые условия и предпосылки. Характерным примером в этом отношении может служить реформирование государственного сектора экономики. В отличие от нас, отказавшись от шоковой терапии, от одномоментной приватизации государственной собственности, Китай избрал долгий, но более щадящий путь постепенного избавления государственных предприятий от пороков, определяющих их низкую эффективность, - в первую очередь от избытка рабочей силы и от груза социальных обязательств. Государственный сектор покинули многие миллионы работников, но они не были выброшены на улицу. Многие прошли переобучение, повысили квалификацию или получили новую профессию. Другие сумели найти работу на предприятиях частного сектора, который стал быстро расти параллельно с реорганизацией государственных предприятий.

Многие перемены сперва отрабатываются в экспериментальном порядке на одном или нескольких районах страны и лишь впоследствии осуществляются во всекитайском масштабе. Документы о ряде важнейших институциональных преобразований готовятся годами, а иногда и десятилетиями и вводятся в действие первоначально часто в виде проектов, которые затем дополняются и исправляются. В Армении же важнейший законопроект может пройти все три чтения в Национальном Собрании в течение одной недели. Вот вам и сравнение.

Китай шаг за шагом нащупывает свой путь модернизации политической системы, который отвечал бы его культурно-историческим традициям, национальной специфике. Китай обычно заимствует чужие идеи, нормы и институты в сильно преображенном, адаптированном к своим условиям виде. Политическая демократизация по западным образцам, как показала практика большинства постсоветских стран, в том числе и Армении, не избавляет от социального неравенства, экономической нестабильности и коррупции. Китайский подход к глобализации, как и к реформированию, отличают последовательность и поступательность. Открытость внешнему миру осуществляется целенаправленно, но постепенно, шаг за шагом - как в структурно-отраслевом, так и в территориальном плане.

Модель инвестиционного климата, которую использовал Китай, давала иностранным инвесторам ощутимые преимущества перед отечественными, с тем чтобы стимулировать приток в страну передовых технологий и современного менеджерского опыта. Первой такими преимуществами воспользовалась китайская диаспора, которая стала создавать на континенте свои предприятия. Для координации ее деятельности было создано Министерство по делам диаспоры под руководством первого заместителя премьер-министра. (Будучи в Китае в составе делегации Национального Собрания, автор статьи глубоко и всесторонне изучил деятельность этого министерства и его роль в развитии современного Китая. В этой связи вызывает разочарование работа недавно созданного у нас Министерства Спюрка, которое должно заниматься жизненно важными для Армении проблемами, а не только проектами типа "Ари тун".)

В 80-х - начале 90-х гг. прошлого века иностранные инвестиции поступали в Китай почти исключительно из Гонконга, Макао и Тайваня. В 90-е гг. стали расти капиталовложения и из Японии, США, Европы, включая крупнейшие высокотехнологичные компании. В Китае созданы предприятия и филиалы 480 из 500 крупнейших транснациональных компаний. В их числе, например, все ведущие автомобилестроительные корпорации, 90 из 100 важнейших производителей товаров и услуг на базе информационных технологий. В начале 80-х на юге страны, недалеко от Гонконга были образованы и небольшие по площади специальные экономические зоны (СЭЗ). В 1988г. самой большой в стране СЭЗ стал остров Хайван. В 1990г. такой режим был представлен новому району Шанхая - Пудуну.

Китай стремится оптимизировать плюсы и минимизировать минусы глобализации. Главное здесь состоит в том, чтобы, открывая свою экономику внешнему миру, сохранить собственную специфику и суверенность. Поучительно для нас то, что Китай рассматривает глобализацию не как путь, ведущий к размыванию национальных особенностей, а напротив, как средство для возрождения китайской нации. Эта страна не только следует правилам, установленным Западом, но и стремится сказать свое слово, менять эти правила в своих интересах. Если провести параллель, то главная проблема, стоящая перед президентом Армении в идеологической области: как сочетать установку на модернизацию и глобализацию страны со сбережением традиционных ценностей и традиционной культуры.

Огромную роль в жизни китайцев стало играть конфуцианство, которое превратилось в основную мировоззренческую систему и на многие века сцементировало политическое и культурное единство страны. Поговорите с сотрудниками Посольства Китая в Армении (кстати, они прекрасно знают русский язык), и вы убедитесь, что для них конфуцианская мораль и традиционная практика духовного совершенствования - вещи неразделимые и, более того, являются чуть ли не обязательным условием успеха в дипломатии.

В отличие от нашей страны, где понятие "благо" часто индивидуалистическое, в Китае существует понятие блага как общественной ценности, и при создании бизнеса предпринимателями вполне осознанно ставится целью достижение благополучия не только семьи, рода, но и страны в целом.

О том, какое значение в современной КНР придается вопросам стратегии, узнали члены делегации Армении при встрече со своими коллегами. Как в государственных организациях, так и в крупных корпорациях существуют целые подразделения, которые занимаются разработкой стратегии и перспективным планированием. К этому стоит добавить, что руководителем крупного предприятия не может стать молодой человек, не обладающий необходимым опытом и, самое главное, особой мудростью. В отличие от нас, у китайцев, с одной стороны, отсутствует панибратство, а с другой - существует подчеркнутое уважение подчиненного к руководителю, и при этом без всякого подобострастия.

Необходимо подчеркнуть, что в развитии Китая огромную роль сыграли все три последних руководителя. Лидер четвертого поколения китайских руководителей Ху Цзиньтао - личность незаурядная. Несомненно, его вклад в возрастание роли Китая на мировой арене на современном этапе неоценим. До него Дэн Сяопин, Цзян Цзэминь олицетворяли три разные эпохи китайской истории, причем каждое поколение руководителей выражало определенный этап развития страны. Сама история уготовила Ху Цзиньтао особую роль - внести свой вклад в достижение главной национальной цели - превращение страны в сильную, процветающую державу. Каждый политический деятель мечтает стать лидером. Ху - это человек, который пришел к власти для того, чтобы решить задачи данного исторического этапа развития Китая, а также, подобно Дэн Сяопину, подобрать команду пятого поколения китайских руководителей, которая сможет эффективно решать задачи будущего развития страны.

Почему в последнее время на юань оказывается такое давление? Почему китайское руководство опасается конвертируемости своей валюты? Что хотят США? ФРС и Пол Кругман против Мао и Че Гевары

"Тот, кто в минуту волнения не поддаётся суете,

несомненно, взрастил чистоту духа в минуты покоя"

Хун Цзы Чен, "Вкус корней"

Для начала необходимо еще раз напомнить, что произошло 20 лет тому назад:

Япония, конец 80-х… "Договор Плаза" и "Луврские соглашения"

В конце 80-х гарвардский экономист (позже министр финансов) Лоуренс Саммерс предупредил: "Утверждение большинства американцев о том, что Япония представляет большую угрозу США, чем Советский Союз, скорее всего, окажется правильным". Для этого США (не только фактически оккупирующие японские острова, но и являющиеся основным покупателем их продукции) оказали давление на Японский банк с тем, чтобы тот принял меры по увеличению стоимости йены относительно доллара.

Тогда в сентябре 1985-го в рамках G7 было разработано "Плазовское соглашение" (Plaza Hotel Accord) по принятию ряда коллективных усилий по снижению стоимости доллара за счет других стран. Затем последовали договор Бейкера-Миязавы (Baker- Miyazawa Agreement) и "Луврское соглашение" (Louvre Accord) в феврале 87-го, по которому Токио согласился "следовать денежно кредитной и налоговой политике которая поможет расширять внутренний спрос и таким образом внести вклад в сокращение доходов от внешней торговли (external surplus)". У Вашингтона появился козырь, который давал ему возможность подвергать Японию интенсивному давлению и он, конечно же, им воспользовался. Согласно всеобъемлющему "закону торговли и конкурентоспособности 1988 года" Вашингтон включил Японию в список стран использующих "враждебные" торговые методы и потребовал серьезные концессии.

В 1987 году Японский банк сократил процентные ставки до уровня 2,5% где они и оставались до мая 89-го. Более низкие процентные ставки, якобы, должны были побудить японцев закупать американские товары (чего раньше никогда не случалось). Вместо этого дешевые деньги нашли путь к быстрой прибыли на растущей Токийской фондовой бирже, в результате чего раздулся колоссальный финансовый пузырь. Внутренняя японская экономика получала стимулы к росту, но быстрее всех росли фондовая биржа Nikkei и цены на недвижимость. В качестве прелюдии к экономическому пузырю, возникшему позднее в США, курсы акций в Токио повышались как минимум на 40% ежегодно, а цены на недвижимость в Токио и его пригородах раздувались на 90% и более. "Золотая лихорадка" охватила всю Японию. В течение нескольких месяцев йена резко выросла в цене с 250 до 149 йен за доллар. Японские экспортные компании компенсировали воздействие йены на экспортные цены финансовыми спекуляциями получившими название "зайтек" (zaitech), чтобы восполнить валютные потери на экспортной продаже и Япония внезапно превратилась в самый большой в мире банковский центр.

Согласно новым международным правилам о капиталах японские банки могли считать основную долю своих долговременных акций в компаниях в системе "кеирецу" (the keiretsu system) в качестве основных активов банка, а так как бумажная ценность вложений в акции японских компаний выросла, вырос и их банковский капитал. Поскольку биржевой пузырь продолжал неистово раздуваться, к 1988 году все десять самых крупных банков в мире были японскими. Японский капитал потек в американскую недвижимость, поля для гольфа, роскошные курорты, в американские правительственные облигации и более рискованные акции американских компаний. Японцы услужливо превращали свою надутую йену в долларовые активы, таким образом, стимулируя президентские амбиции Джорджа Буша старшего, который следовал политике Рональда Рейгана . Комментируя успех Японии в 80-х спекулянт Д.Сорос заметил - "перспектива финансового могущества Японии очень тревожная тенденция".

Эйфория "Япония - всемирный финансовый гигант" продолжалась недолго. Надутая финансовая система привела к образования одного из самых больших финансовых пузырей в мире, биржевой индекс акций Nikkei в Токио повысился на 300% всего за три года. Стоимость недвижимости и имущественный залог под кредит от японских банков выросли вместе с ценами на акции. На пике японского финансового пузыря токийская недвижимость была оценена выше, чем вся недвижимость США. Номинальная стоимость акций продаваемых на Nikkei составляла более 42 % стоимости всех акций продаваемых в мире.

Но "щастье" длилось недолго. В конце 89-го года, когда всплыли первые признаки краха Берлинской стены, Японский банк и Минфин начали осторожные попытки медленно сокращать процесс раздувания. Как только Токио стал принимать меры по охлаждению спекулятивных операций, главные инвестиционные банки Уолл-стрит начали применять на японском рынке новые экзотические схемы и финансовые инструменты, что превратило упорядоченное снижение рынка акций в Токио в паническую распродажу со скидкой. Банкиры Уолл-стрит убивали наповал токийскую биржу. К марту 90-го Nikkei потеряла 23 % (более чем триллион долларов) стоимости. В течение нескольких месяцев потери составили почти 5 триллионов долларов. В голливудской фильмографии утрированно "страшные японские якудза" или "суперинвесторы" из "Die Hard", скупающие АМЕРИКУ, сменились на сумасшедших комедийно-плюшевых японцев из "Вассаби". Вторая фаза в разрушении японской экономической модели включала в себя разрушение в 97-98 годах Восточно-азиатской сферы экономического влияния - очень успешной модели конкурировавшей с американским диктатом не считающегося ни с чем свободного рынка.

Учитывая нынешний статус Л.Саммерса в команде Барака Обамы , не сложно предположить, что данную схему пытаются использовать еще раз, только вместо Японии мишенью для атаки избран Китай, который сегодня находится примерно в такой же ситуации, что и Япония 20 лет назад, но не проявляет желания наступать на "плазовские" грабли - ревальвировать национальную валюту ради оздоровления американской экономики. Так в октябре 2007 года министры финансов и управляющие центральных банков стран G-7 опубликовали официальное заявление, в котором настоятельно призывали Китай разрешить "более быстрое укрепление" курса юаня, и чем скорее, тем лучше.

Ожидает ли мир долгосрочный "юаньгейт", в рамках которого США совместно с ЕС будут принуждать лидеров Китая повторить путь Японии, начавшийся с "договора Плаза" и "Луврских соглашений"? Последние события и мудрость китайцев заставляют в этом сомневаться. Трагедия повторяясь, превращается в фарс. Во всяком случае у тех, кто думает о своей стране своей головой, а не чужой… жой… К концу прошлого года Китай сообщил о росте ВВП на 10,7% (обогнав в четвертом квартале 2009 года Германию по объему экспорта, что сделало его крупнейшим экспортером в мире). Этот успех полностью приписывается "недооцененной китайской валюте".

Наши дни. Хроника противостояния

Сначала была попытка "буревестников нового мирового порядка" Бжезинского-Киссинджера (находящихся "в возрасте интеллектуальной вседозволенности" - С. Глазьев ) присосаться к китайской экономике и продавить проект американо-китайского союза G-2 (при котором внутренне расколотая и частично оккупированная Европа могла бы претендовать лишь на роль второсортного игрока).

После очевидного провала плана в ноябре 2009 года в январе последовало заявления министра финансов США Гейтнера , который обвинил Китай в манипулировании национальной валютой, ставшее фактически объявлением "холодной" с Китаем и запустило термин "юаньгейт" (yuangeith). Гейтнер заверил, что Обама будет "агрессивно использовать все доступные ему дипломатические каналы, чтобы изменить валютную практику Китая". Но заявление Гейтнера по принуждение Китая к изменению валютной практики, предусматривало и защиту от одномоментного сбрасывания долларовых активов - не даром Financial Times отмечала: "Остается загадкой, как долго Китай будет сохранять свои огромные резервы в долларах".

США включили привычный механизм давления, обкатанный еще со времен СССР. И вот уже Хиллари Клинтон осуждает китайцев "за цензуру", США объявляют о планах продажи вооружений Тайваню, Далай-ламе назначается прием. Нет сомнения и в том, что вновь "спонтанно" начнутся и выступления уйгурских сепаратистов.

3 февраля Обама заявил, что будет оказывать "постоянное давление на Китай… требуя открыть свои рынки на взаимной основе". Для США фиксированный валютный курс Китая стал навязчивой идеей (теперь в Штатах на Китай навешивается штамп "валютные манипуляторов" - чья бы корова мычала…).

4 февраля в New York Times Марк Лэндлер выдал статью в поддержку возобновления давления на Пекин с целью усиления курса юаня. Объясняя, почему валютный спор порождает такие деликатные проблемы, он делает следующее заключение: "Курсы обмена валют - вопрос загадочный, объяснить который труднее, чем встречу с Далай-ламой". Дальше уже Пол Кругман пояснил своим читателя, что "удерживая свою валюту в состоянии искусственной слабости - постоянно сохраняя более высокую цену доллара в юанях, - Китай создает излишки долларов, которые китайское правительство должно приобретать... На фоне того, что повсюду в мире безработица достигла высокого уровня, экономика многих стран остается нестабильной, а центральные банки в целом ряде государств устанавливают максимально низкие процентные ставки, политику Китая иначе как хищнической не назовешь".

Хорошее определение - "хищнической". В то время, когда каждый доллар был действительно заработан трудом и потом китайских рабочих...

В принципе, это замечательная идея - возложить вину за нехватку рабочих мест в Соединенных Штатах на китайцев,- но проблематичная. Сами США, начиная с собственного дефолта 70-х годов, способствовали выводу своих низкорентабельных производств в Китай (секретная миссия Киссинджера) - запустив механизм пресловутой "глобализации", продавая потом эти товары с многократной торговой наценкой и оставляя в своей финансовой системе до 60% прибыли. Так в Штатах начался период "постиндустриализма" - финансовой вакханалии, когда вся экономика превратилась в экономику "тотальной депиляции" - граждане США оказывали друг другу необременяющие услуги, поигрывали на бирже и массово богатели, прожирая более 40% мирового ВВП. Обеспечивалось это безобразие эмиссионной накачкой, которую канализировали в фондовые рынки. Но сколько веревочке не вейся…

14 февраля правительство Китая нанесло ответный удар - распорядилось, чтобы фонды страны, управляющие валютными активами, вывели средства из рискованных долларовых активов, ограничив инвестиции обеспеченными госгарантиями казначейскими облигациями США.

15 февраля Дубай неожиданно предупреждает о дефолте. Если рассматривать это как управляемый процесс (учитывая явные и неафишируемые возможности США контролировать эту часть света), то для США оно пока дает временную выгоду, позволяя: во-первых, надавить на Китай, который не готов к разорению одновременно двух своих главных рынков - Европы и США; во-вторых, сбить позиции "партнеров и друзей" из Европы (посмевших заявить, что "по данным отчета Credit-Suisse, инвестиции в США более рискованны, чем инвестиции в Индонезию"), как основных инвесторов в эмиратскую недвижимость (следуя классическому принципу Дикого Запада - пристрелить компаньона, поскольку "Боливар не вынесет двоих"); в-третьих, вынудить глобальных инвесторов вкладывать в "единственно надежные ценные бумаги" Федерального Казначейства, пытаясь в очередной раз оттянуть свой страшный конец.

Но такая сложная "многоходовка" (несмотря на попытки ее просчета) чревата непредсказуемыми последствиями - ситуация по теории сложных систем выходит за зону турбуленции и стремится к зоне хаоса.

Впрочем, ситуацию направляют по сценарию, изложенному год назад Киссинджером в статье в The Independent, где он говорил, что "масштаб кризиса таков, что большинству стран придется, не принимая США в расчет, самостоятельно разбираться с его последствиями… но в то же время этот кризис можно преодолеть лишь сообща". Выход по Киссинджеру прост: глобальное управление в сфере финансов существует, но в политике по-прежнему тон задают национальные государства. Поэтому необходимо создание политического наднационального органа будущего миропорядка из США и КНР, а "альтернатива новой международной системе — хаос…регионализма и меркантилизма XIX века"…

Но есть еще и -

Военные аспекты конфликта…

"Война есть продление политики другими средствами"

Карл Клаузевиц, прусский генерал и теоретик

Очевидно, что "происходит смена мирового лидера, при которой, нынешняя глобальная нестабильность: финансово-экономическая, политическая, культурная - позволяют считать, что необъявленная война за лидерство между США и КНР уже началась" (И.Дичковский )

Политика США по отношению к Китаю традиционно особенно не утруждает себя встраивание каких-либо "ограничивающих рамок", рассматривая и военный аспект. На слэнге профессиональных военных есть так называемые "три удавки на шее Китая" - это Тайваньский пролив, Малаккский пролив и Ормузский пролив. Каждая удавка - это "место агрессивного прерывания транспортировки нефти в Китай".

"Стратегия США направлена на то, чтобы контролировать мировые нефтяные запасы, поскольку в ближайшие пару десятилетий они будут все еще играть решающую роль в энергопотреблении. Этот контроль необходим не только потому, что США потребляют нефти гораздо больше собственных возможностей по добыче, но и для того, чтобы осложнить доступ к этим ресурсам своим геополитическим конкурентам, в частности Китаю" (М. Хазин ).

Ормузский пролив, Йоэль Маркус : "Для того чтобы создать политическую напряженность в Китае, дестабилизировать социально-экономическую ситуацию внутри геополитического противника, США нужна война против Ирана".

Е.Верлин : "Председатель Ху Цзиньтао недавно назвал "Малаккской дилеммой" ситуацию, когда ключевой международный пролив, через который проходит 70% импортируемой Китаем нефти и 60% китайских экспортных грузов, де-факто находится под военным "патронажем" США… могут в любой момент "перекрыть клапан" Китаю и в Тайваньском проливе. Выходит, рассуждают китайцы, США и их союзники сохраняют контроль практически над всей внешней цепью островов, опоясывающих Китай со стороны Тихого океана"

Индийский генерал Шеру Тхаплиалат : "Конфликт, скорее всего, разгорится где-то на границе. Однако, если вы хотите оглушить Китай, единственный способ этого добиться - использовать флот. Индийский океан - это то место, где мы можем максимально использовать наши преимущества". Китай пытается найти альтернативные маршруты поставки нефти и строит пакистанский порт Гвадар, в котором, возможно, будет создана база китайского ВМФ. Порт также станет началом трубопровода через Пакистан в Китай для транспортировки ближневосточной нефти.

Сюда же можно отнести и добычу Китаем нефти в Африке и "феномен сомалийских пиратов"

Но эти ограничения частично сняты открытием нефтепровода "ВСТО-1" из России и поставками нефти из Казахстана по нитке Атасу-Алашанькоу .

"Пекинский консенсус" vs "Вашингтонский консенсус"

Очевидно, что мы наблюдаем смену цивилизационно-интеллектуального тренда, в том числе и в глобальной экономической мысли. "Рыночные реформы, проводившиеся в большинстве развивающихся стран начиная с 1980-х годов, не оправдали ожидания",— говорилось еще пять лет тому назад в ежегодном докладе Конференции ООН по торговле и развитию. Идеология этих реформ ограничивала "спектр инструментов стимулирования роста, доступных правительствам развивающихся стран"; последним предлагают брать пример с Китая и Вьетнама.

Выражение "Вашингтонский консенсус", появившееся в конце 1980-х годов, уходит в политическое небытие. Автор - Джон Уильямсон , экономист Института международной экономики в Вашингтоне, включал в него макроэкономическую стабилизацию, приватизацию, жесткую монетарную политику, отказ от бюджетного дефицита, либерализацию торговли, открытость для иностранных инвестиций. Эти меры предписывались МВФ с 1980-х тем развивающимся странам, которые, попав в долговую петлю, остро нуждались в валютных кредитах фонда. Подход этот стал стандартным "правильным" рецептом для решения проблем развивающихся стран и лег в основу реформ в Латинской Америке и Восточной Европе. Но рыночные преобразования не решили социальных проблем Латинской Америки; итоги реформ в России все чаще объявляются провальными. Исследование, осуществленное Брайаном Джонсоном , соавтором ежегодного "Индекса экономической свободы" (Index of Economic Freedom) и Бреттом Шефером в 1997 году для "Фонда наследие" (Heritage Foundation), показало, что в период с 1965 по 1995 год МВФ пытался "спасти" 89 стран. Сегодня 48 из них находятся примерно в той же ситуации, как и до получения денег МВФ, а 32 стали еще беднее, оказавшись в экономическом коллапсе. Бывший главный экономист ВБ Джозеф Стиглиц объявил, что именно политикой "вашингтонского консенсуса" был порожден и азиатский финансовый кризис .

Все эти меры, навязываемые через МВФ, имели следующие последствия - свободное перемещение спекулятивных капиталов; тотальную приватизацию (включая те области, где невозможна конкуренция) и, как следствие - необоснованное повышение цен; высокие процентные ставки, препятствующие развитию промышленности; сокращение до минимума или ликвидация всех социальных программ (бесплатного или дешевого здравоохранения, образования, дешевого жилья, общественного транспорта и т. п.); отказ от защиты природы и охраны окружающей среды; поддержка стабильности национальной валюты путем установления ее зависимости от доллара США и ограничения реальной денежной массы (что приводит к невыплатам зарплат, пособий и дефициту наличных денег, а также к частичной потере национального суверенитета); налоговые реформы, которые увеличивают давление на бедных и облегчают налоговое бремя богатых.

Поэтому выражение "Вашингтонский консенсус" приобрело политический оттенок - для одних как символ победы в "холодной войне", для других - как навязываемая Соединенными Штатами политика "минималистского государства" и монетаризма.

Китай в ходе рыночных реформ практически добился и макроэкономической стабильности, и активизации субъектов хозяйства, и внушительных внешнеэкономических успехов при ведущей роли государства в экономике, резком сокращении бедности, повышенном внимании к развитию науки и образования. В КНР реализована инвестиционная (а не равновесная или монетаристская) модель развития с очень высокими темпами роста и нормой накопления. Эти черты, позволяющие характеризовать китайскую модель экономического развития, как пример удачной модернизации, дали основание для появления выражения "Пекинский консенсус", которое принадлежит бывшему редактору журнала "Тайм" Джошуа Рамо . Выражение символизирует исключительную привлекательность китайского опыта, "изучать который спешат специальные команды экономистов из таких разных стран, как Таиланд, Бразилия и Вьетнам".

В мае 2004 года Лондонским центром международной политики был опубликован доклад под названием "Пекинский консенсус". В этом докладе речь шла уже не только об эффективности "китайской модели", но и о ее кардинальном отличии от принципов "вашингтонского консенсуса", который исходил из желания сделать счастливыми банкиров и топ-менеджеров международных корпораций, а "пекинский консенсус" стремится добиться справедливого роста в интересах всего населения. Его цель — рост при сохранении независимости; отличительные черты — "решительное стремление к инновациям и экспериментам" (специальные экономические зоны), "защита государственных границ и интересов", "накопление инструментов асимметричной силы" (в виде триллионов долларов валютных резервов). Прогнозы тех, кто предрекал Китаю социальный взрыв или экологическую катастрофу, позабыты; китайская модель кажется универсальным ответом на вызовы современности.

Распространение этого опыта самим Китаем и его партнерами, в том числе в странах Азии, Африки и Латинской Америки, вызывает у Запада нескрываемое раздражение. Угроза видится в том, что вместе с экономическим опытом расширяется сфера политического влияния. А усиление КНР - "плохая вещь и с этим необходимо бороться".

При этом в арабском мире, как пишет египетский социолог Ануар Абдель-Малек , в мирной китайской экспансии видят уважение суверенитета и невмешательства во внутренние дела, а китайские эксперименты с экономической либерализацией и постепенными политическими реформами рассматриваются как пример для подражания.

Важно, что КНР без особых натяжек можно отнести к числу стран, успешно адаптирующих глобализацию. Критика данного явления китайскими политиками и учеными сочетается с его использованием. При этом важно, что глобализация рассматривается как внешний по отношению к Китаю процесс. Участвуя в нем, страна, во-первых, остается сама собой, а во-вторых, способна внести в глобализацию определенные коррективы, "стимулировать создание справедливого и рационального нового международного политического и экономического порядка" - отчетливый контраст с подходом российских либералов для которых ключевое слово - "интеграция" (в Европу, в "цивилизованное сообщество", в мировую экономику), предполагающая утрату самостоятельности.

В Китае хорошо различают в глобализации как угрозы, так и возможности. С одной стороны, это мировая экономическая война, от которой никуда не денешься, с другой - взаимодействие, в котором выгоду получают обе стороны. Используя возможности, нельзя забывать об угрозах.

После вступления в ВТО (2001 г.) в Китае куда чаще упоминаются благоприятные возможности, в том числе для решения острых внутренних проблем (особенно занятости), которые открывают рост внешней торговли, приток инвестиций и пр. Это не удивительно: в 2002-2008 гг. экспорт рос очень высокими темпами, и к концу указанного периода Китай догнал по этому показателю США. Валютные резервы страны превысили 2 трлн. долл.

Глобализация выгодна КНР, но это не значит, что все в ней устраивает Пекин. Там не устают подчеркивать положительное отношение к участию в современной международной хозяйственной жизни и что каждое правительство отвечает перед мировой экономикой состоянием своего национального хозяйства - данный тезис, часто употребляемый Пекином во внешней пропаганде, фиксирует, помимо прочего, ведущую роль государства в экономике.

Государственный контроль нужен для предотвращения неблагоприятных внешних воздействий, для защиты внутреннего рынка от чужих монополий, для создания собственных крупных компаний. Без этого нельзя добиться реального равноправия в мире глобальной конкуренции.

Таким образом, участие в глобализации не означает полной либерализации внешнеэкономической сферы, в которой у КНР к тому же очень высока непосредственная доля госсектора (порядка 65% - с учетом доли государства в предприятиях с иностранными инвестициями). При этом Китай сокращает льготы зарубежным инвесторам - с марта 2007 г. унифицированы налоги для иностранных и национальных предприятий.

Госсектор в КНР представлен ключевыми и наиболее доходными отраслями: в него входит 80% добывающей промышленности, 75% энергетики, 86% финансов и страхования, 84% услуг транспорта и связи, полностью - выпуск сигарет и т.д. При этом господам "либералам" не стоит обольщаться мифом о том, что "промышленность Китая создана американцами". Доля США в прямых инвестициях, которые получает КНР, составляет лишь 4%, столько же приходит из Сингапура. В установленном парке промышленного оборудования Китая доля собственно китайского составляет около 70%, а среди импортных средств производства преобладает японская и немецкая техника.

Не торопятся в этой стране и с переходом к конвертируемости национальной валюты по счетам движения капитала. При этом жэньминьби ("народные деньги") являются одной из самых устойчивых мировых валют с превосходным реальным обеспечением, а финансовым спекуляциям противостоит достаточно эффективная система мониторинга рынков. Наиболее успешно развивающаяся страна единственная из G20, где банковская система является зависимой от правительства - полностью в противоположность от навязываемой либеральной догмы "независимости центральных банков".

Налицо выраженный самостоятельный и творческий подход, позволяющий целенаправленно формировать будущую роль страны в мировой экономике. Ответственное отношение к обязательствам, принятым при вступлении в ВТО, не означает отказа КНР от преференциальных торговых соглашений - двусторонних и региональных.

Достаточно высокими темпами воплощается в жизнь соглашение о зоне свободной торговли "АСЕАН - Китай". Усиление позиций КНР сопровождает важными для соседних развивающихся стран уступками во внешнеэкономической политике, оказывая и финансовую поддержку странам Ассоциации, пострадавшим во время кризиса 1997-1998 гг., и не проводя в тот период девальвацию своей валюты, что могло бы осложнить выход из кризиса.

Позитивно воспринимается готовность Пекина участвовать в крупных совместных инвестиционных проектах в бассейне реки Меконг, а также в сооружении железной дороги, которая свяжет страны АСЕАН с Китаем. Соглашение с КНР не без оснований считают и важным катализатором углубления сотрудничества внутри самой Ассоциации.

На фоне буксующих переговоров в рамках ВТО либерализация торговли на основе преференциальных региональных соглашений фактически означает, что ВТО отодвигается на второй план. Примерно та же участь может постигнуть в Юго-Восточной Азии МВФ и Мировой банк. Проще говоря, основные институты "Вашингтонского консенсуса" в Азии уже никому особенно не нужны (только Филиппинам в 2006 г. было предоставлено 2 млрд. долл. после безрезультатных переговоров этой страны с МБ, в 2009 кредиты выдавались многим странам, включая Белоруссию).

Во внутренней политике Пекина наблюдается отчетливое повышение внимания к социальным проблемам. Растет перераспределительная роль государства (в 2006 г. его доходы выросли на 20%), принимаются меры к смягчению диспропорций между городом и деревней, зажиточными и бедными регионами.

Очевидно, что это долговременный курс, призванный решить и макроэкономические задачи: более равномерное распределение способно повысить внутренний спрос, снизить наметившийся перегрев экономики. Проблемы бедности при сохранении нынешней динамики и даже ее снижении уже не выглядят непреодолимыми. Выдвижение концепции социалистического гармоничного общества и заметный сдвиг влево в социально-экономической политике КНР после 2002 года, по-видимому, сигнализируют о завершении того этапа, когда рыночные преобразования и либерализация хозяйства и внешнеэкономических связей были основным содержанием изменений, происходивших в Китае и в мире.

Успешное преодоление Китаем разного рода догматических построений, включая неолиберализм, не осталось незамеченным ни на Востоке, ни на Западе. Пекинский консенсус как бы поглотил Вашингтонский, социализм вобрал в себя рынок, не изменив базисных характеристик. Иначе говоря, социализм опять в моде, по крайней мере, в Азии, где проживает более половины человечества и уже производится порядка 45% мировой промышленной продукции, в том числе в КНР - около 25%.При этом ни опыт Китая, ни опыт других азиатских стран в новом веке не подтверждает тезиса "об усилении инфляции при росте инвестиций" о чем нам твердит российский правительственный "экономический блок".

У Китая, как и многих стран, сегодня есть серьезные экономические проблемы

Экспорт, определяющий все экономику страны, стал сокращаться. Власти начали стимулирование внутреннего спроса, что отчасти стало раздувать финансовые пузыри (в частности, в недвижимости). Рассчитывать на дальнейшее повышение внутреннего спроса достаточно сложно - тут необходимо долгосрочное планирование, а времени мало. Стимулировать население кредитованием (по американскому типу) китайское руководство себе не позволяет, чтобы не подрывать финансовую систему.

Ряд экспертов предлагает в качестве потенциального выхода из ситуации выпуск на мировой рынок номинированных в юанях государственных ценных бумаг. Таким образом, за счет ревальвации (подорожания) юаня у Китая временно появится мощный источник прибыли, который может компенсировать падение от экспортных операций и ускорит процесс переориентации на внутренний рынок. Нужно заметить, что на покупку этих бумаг бросится весь спекулятивный капитал с гигантским объемом избыточных средств. Для реализации этой программы Китаю нужно запустить конвертируемый юань в действующую мировую финансовую систему. Это как раз то, что с такой настойчивостью требуют Соединенные Штаты. С одной стороны Китай получит инструмент влияния на мировую политику, поскольку сможет контролировать объем продаж этих бумаг в те или иные руки. С другой стороны понятно, что таким образом, Китай станет последним прибежищем всего мусорного глобального капитала, вылившегося из канализационной трубы ФРС. Захочет ли Пекин быть "последней выгребной ямой США" - большой вопрос.

Еще, как вариант, у Китая есть отличная возможность создание независимого от доллара параллельного рынка с соседними странами строго контролируя куда уходят их ценные бумаги, что запустит процесс создания региональной финансовой автаркии - т.е. вернуться к той идеи, о которой когда-то говорил Че Гевара в своей "Алжирской речи" …

Является ли текущий кризис последней мирной передышкой перед Третьей мировой войной? Ответа на данные вопросы пока нет. Но есть возможность выстроить эффективную систему мониторинга за сложными отношениями двух ведущих держав мира, которая включает в себя военный аспект, финансово-экономический аспект и политический аспект. Военный аспект легче всего поддается мониторингу.

Но пока для Китая "хорошая новость заключается в том, что когда у США большие проблемы, у них не останется энергии, чтобы досаждать Китаю. Даже когда им будет нужно начать очередную войну, чтобы отвлечь людей, они выберут страну, намного меньшую по размеру и слабее, такую как Иран" (Лау Най-кьюнг).

__________________________________________________________________

Что, с точки зрения экономики не удивительно - Еще в 19 веке немецкий экономист Фридрих Лист вывел закон - "повсеместное и тотальное установление принципа свободной торговли, снижение пошлин и способствование либерализации на практике усиливает то общество, которое давно и успешно идет по рыночному пути. Но при этом ослабляет, экономически и политически подрывает общество, которое имело иную хозяйственную историю и вступает в рыночные отношения с другими". Ответом стала его знаменитая теория "автаркии больших пространств", по которой для успешного развития хозяйства государство и нация должны обладать максимально возможными территориями, объединенными общей экономической суверенности, а внутренние ограничения на свободу торговли в пределах союза были минимальны или вообще отменены. При этом для защиты от экспансии более развитых экономик должна существовать продуманная система пошлин.

Этой же точки зрения придерживаются и теоретики "мирсистемного анализа". Самир Амин (следуя по стопам Ф. Листа, разработавшего свою теорию для Германии второй половины 19 в), предлагал для стран "третьего мира" добиваться выхода от зависимости за счет большей или меньшей автономии от мировых центров. Амин называет это термином "déconnexion" - "отсоединение".

Америка, по данным 2008-2009 учебного года, расходовала 11,2% ВВП на образование. Сейчас у них заложены параметры в пределах 12,8% ВВП, потому что китайцы заложили 12,5%. Началось соревнование между США и Китаем, кто лучше профинансирует сферу образования.

Кстати, не так давно в Китае многомиллионным тиражем вышла книга "Китай сердится", где главным врагом Китая объявляются США. Современный финансовый миропорядок сравнивается с базаром, на котором есть бандит-рэкетир - Соединенные Штаты Америки. Поэтому на этом базаре нет справедливых решений. Соответственно, делается вывод, что такой ущербный порядок нужно менять. России же в этой книге отводится роль стратегического союзника Китая. Пока, во всяком случае.

Кирилл Мямлин

Выражение «Вашингтонский консенсус», появившееся в конце 1980-х годов, похоже, уходит в политическое небытие. Автор этого выражения, Джон Вильямсон, экономист Института международной экономики в Вашингтоне, включал в него макроэкономическую стабилизацию, микроэкономическую либерализацию и открытие внутреннего рынка.

Эти меры предписывались МВФ с 1980-х тем развивающимся странам, которые, попав в долговую петлю, остро нуждались в валютных кредитах фонда. Затем выражение «Вашингтонский консенсус» приобрело политический оттенок – для одних как символ победы в «холодной войне», для других – как навязываемая Соединенными Штатами политика «минималистского государства» и монетаризма.

Китай в ходе рыночных реформ практически добился и макроэкономической стабильности, и активизации субъектов хозяйства, и внушительных внешнеэкономических успехов. Но этим достижения страны не исчерпываются: на деле в КНР реализована инвестиционная (а не равновесная или монетаристская) модель развития с очень высокими темпами роста и нормой накопления.

Эту модель отличает ведущая роль государства в экономике, опережающий рост промышленности, резкое сокращение бедности, повышенное внимание к развитию науки и образования. Данные черты, позволяющие характеризовать Китай как пример удачной модернизации, дали основание для появления выражения «Пекинский консенсус». Оно принадлежит бывшему редактору журнала «Тайм» Джошуа Рамо. Выражение символизирует исключительную привлекательность китайского опыта, «изучать который спешат специальные команды экономистов из таких разных стран, как Таиланд, Бразилия и Вьетнам».

Распространение этого опыта самим Китаем и его партнерами, в том числе в странах Азии, Африки и Латинской Америки, вызывает у некоторых представителей Запада нескрываемое раздражение. Угроза им видится в том, что вместе с экономическим опытом расширяется сфера политического авторитаризма. А усиление КНР – «плохая вещь и с этим необходимо бороться».

Напротив, в арабском мире, как пишет египетский социолог Ануар Абдель-Малек, в мирной китайской экспансии видят уважение суверенитета и невмешательства во внутренние дела, а китайские эксперименты с экономической либерализацией и постепенными политическими реформами рассматриваются как пример для подражания.

При этом важно, что глобализация рассматривается как внешний по отношению к Китаю процесс. Участвуя в нем, страна, во-первых, остается сама собой, а во-вторых, способна внести в глобализацию определенные коррективы, «стимулировать создание справедливого и рационального нового международного политического и экономического порядка».

Обратим внимание на соседство «справедливости» и «рациональности». Заметим также отчетливый контраст с позднесоветским и раннероссийским подходом, в котором ключевое слово – «интеграция» (в Европу, в «цивилизованное сообщество», в мировую экономику), предполагающая, в той или иной мере, утрату самостоятельности.

В Китае хорошо различают в глобализации как угрозы, так и возможности. С одной стороны, это мировая экономическая война, от которой никуда не денешься, с другой – взаимодействие, в котором выгоду получают обе стороны. Используя возможности, нельзя забывать об угрозах.

После вступления в ВТО (2001 г.) в Китае куда чаще упоминаются благоприятные возможности, в том числе для решения острых внутренних проблем (особенно занятости), которые открывают рост внешней торговли, приток инвестиций и пр. Это не удивительно: в 2002–2006 гг. экспорт рос очень высокими темпами, и к концу указанного периода Китай догнал по этому показателю США. Валютные резервы страны превысили 1,2 трлн. долл.

Похоже, что глобализация выгодна КНР, но это не значит, что все в ней устраивает Пекин. Там не устают подчеркивать положительное отношение к участию в современной международной хозяйственной жизни и что каждое правительство отвечает перед мировой экономикой состоянием своего национального хозяйства – данный тезис, часто употребляемый Пекином во внешней пропаганде, фиксирует, помимо прочего, ведущую роль государства в экономике.

В наши дни указанный тезис подкрепляется еще рядом аргументов. Государственный контроль нужен для предотвращения неблагоприятных внешних воздействий – ведь результаты высоких темпов экономического роста в Китае в полной мере ощущают его торговые партнеры в Азии, для которых китайский рынок становится все более важным. Необходимо государство и для защиты внутреннего рынка от чужих монополий, и для создания собственных крупных компаний. Без этого нельзя добиться реального равноправия в мире глобальной конкуренции.

Участие в глобализации, таким образом, ни в коей мере не означает полной либерализации внешнеэкономической сферы, в которой у КНР к тому же очень высока непосредственная доля госсектора (порядка 65% – с учетом доли государства в предприятиях с иностранными инвестициями). Более того, Китай в последнее время сокращает льготы зарубежным инвесторам - недавней сессией ВСНП (март 2007 г.) унифицированы налоги для иностранных и национальных предприятий.

Не торопятся в этой стране и с переходом к конвертируемости национальной валюты по счетам движения капитала. При этом жэньминьби («народные деньги») являются одной из самых устойчивых мировых валют с превосходным реальным обеспечением, а финансовым спекуляциям противостоит достаточно эффективная система мониторинга рынков.

Налицо выраженный самостоятельный и творческий подход, позволяющий целенаправленно формировать будущую роль страны в мировой экономике. Такой подход дает другим государствам возможность рассчитывать на более демократичную и справедливую систему международного разделения труда. Одним из практических путей к ее созданию может быть расширение взаимовыгодного сотрудничества с КНР, включающего производственную кооперацию, инвестиции, науку и технику, образование и т.д.

Ответственное отношение к обязательствам, принятым при вступлении в ВТО, не означает отказа КНР от преференциальных торговых соглашений – двусторонних и региональных. Наоборот, в ходе завершения переговоров с ВТО Пекин заметно интенсифицировал усилия в области регионального сотрудничества с азиатскими государствами (АСЕАН, ШОС).

Достаточно высокими темпами воплощается в жизнь соглашение о зоне свободной торговли «АСЕАН – Китай», вступившее в силу в 2005 г. При этом Пекин поддерживает центростремительные тенденции в Ассоциации, а также соблюдает существующий в этой организации принцип предоставления дополнительных льгот экономически более слабым членам. Взаимная торговля достигла в 2006 г. 160 млрд. долл., складываясь со значительным активом у стран АСЕАН (около 20 млрд. долл.). Усиление позиций в мировом хозяйстве КНР сопровождает важными для соседних развивающихся стран уступками во внешнеэкономической политике.

Динамичный экономический подъем Китая и укрепление его позиций на мировом рынке в целом благожелательно рассматриваются в странах АСЕАН. КНР, как известно, оказывала финансовую поддержку странам Ассоциации, пострадавшим во время кризиса 1997–1998 гг., и не пошла в тот период на девальвацию своей валюты, что могло бы осложнить выход из кризиса.

На фоне буксующих переговоров в рамках ВТО либерализация торговли на основе преференциальных региональных соглашений фактически означает, что ВТО отодвигается на второй план. Примерно та же участь может постигнуть в Юго-Восточной Азии МВФ и Мировой банк. Проще говоря, основные институты «Вашингтонского консенсуса» в Азии уже никому особенно не нужны, хотя и большого вреда в них тоже пока не видят.

Располагая теперь значительными валютными ресурсами, КНР не жалеет их на оказание финансовой поддержки соседним государствам. Только Филиппинам в 2006 г. было предоставлено 2 млрд. долл. после безрезультатных переговоров этой страны с Мировым банком.

Корректировка глобализации в сторону большего учета интересов развивающихся стран при активном участии Китая вполне возможна. И как раз регионализация оказывается инструментом такой корректировки. Причем глобализация и регионализация в чем-то дополняют, а в чем-то противоречат друг другу. Но главное заключается в том, что их полное осуществление может привести к формированию совершенно разных типов мировых систем.

Если глобализация предполагает образование единой глобальной экономики и основанного на ней господства сильнейшей державы (монополярного мира), то экономическая регионализация влечет за собой создание нескольких взаимодействующих и конкурирующих группировок, служащих многополюсному управлению мировой системой. Зона свободной торговли «АСЕАН – Китай» уже становится одной из таких группировок. Теоретически подобные шансы есть и у ШОС, а также ССАГПС и СААРК.

Понятно, что региональная кооперация укрепляет коллективные и индивидуальные переговорные позиции развивающихся стран, способствуя, опять-таки, более равноправному участию их в глобализации. В результате ее развития в Азии снижается удельный вес вертикальных торгово-экономических связей с развитыми государствами и повышается доля горизонтальных между развивающимися странам. Роль интеграционной платформы в значительной мере выполняет китайская экономика.

Во внутренней политике Пекина после XVI съезда КПК (2002 г.) наблюдается отчетливое повышение внимания к социальным проблемам. Растет перераспределительная роль государства (в 2006 г. его доходы выросли на 20%), принимаются меры к смягчению диспропорций между городом и деревней, зажиточными и бедными регионами.

Выдвижение концепции социалистического гармоничного общества и заметный сдвиг влево в социально-экономической политике КНР после 2002 года, по-видимому, сигнализируют о завершении того этапа, когда рыночные преобразования и либерализация хозяйства и внешнеэкономических связей были основным содержанием изменений, происходивших в Китае и в мире.

Своеобразно реагируют на это российские либералы. Андрей.Илларионов, в очередной раз попытавшись представить КНР воплощением либерализма, заявил в эфире «Эха Москвы», что «в Китае государству в голову не придет отбирать у частного лица нефтяную компанию». Такого там, подтвердим, не наблюдается по той простой причине, что ни одному здравомыслящему китайцу не приходило в голову отдавать нефтяные компании в частные руки (в Азии это вообще большая редкость).

Напомним также, что госсектор в КНР представлен ключевыми и наиболее доходными отраслями: в него входит 80% добывающей промышленности, 75% энергетики, 86% финансов и страхования, 84% услуг транспорта и связи, полностью выпуск сигарет и т.д. Не менее забавна и интерпретация китайских успехов Сергеем Доренко (то же «Эхо»), который заметил, что промышленность Китая «создана американцами».

Между тем доля США в прямых инвестициях, которые получает КНР, составляет лишь 4%, столько же приходит из Сингапура. В парке промышленного оборудования Китая доля собственно китайского составляет около 70%, а среди импортных средств производства преобладает японская и германская техника.

Подчеркнем, что важной частью Пекинского консенсуса становится выдвижение на первый план идеи социальной справедливости, а это в экономической части предусматривает повышение доли ВВП, перераспределяемой государством и усиление его контроля над крупным частным капиталом, не исключающего, конечно, государственно-частного партнерства.

Иначе говоря, социализм опять в моде, по крайней мере, в Азии, где проживает более половины человечества и уже производится порядка 45% мировой промышленной продукции, в том числе в КНР – около 25%.

Внимательно присматриваются к Пекинскому консенсусу и в Европе, включая ее восточную часть, вспоминая о золотом времени социально-ориентированного государства. Это обстоятельство очень вовремя доставляет России новую возможность выбора вариантов развития из реально существующих в мире. Рыночный социализм с переходом к инвестиционной экономической модели выглядит вполне в духе времени и весьма привлекателен по многим другим причинам.

В частности, социалистическая ориентация России позволит перехватить политическую инициативу, противопоставляя беспрецедентному давлению отживающего неолиберализма более демократичный, исторически-органичный и конструктивный проект.

Добавлю, что ни опыт Китая, ни опыт других азиатских стран в новом веке не подтверждает тезиса об усилении инфляции при росте инвестиций о чем нам твердят руководители российского правительственного «экономического блока». Хотя их осторожность, возможно, связана с необходимостью консервации ресурсов для отражения вполне вероятной внешней атаки на российскую финансовую систему.

Между тем в КНР при росте и без того высокой нормы накопления с 39 до 43% в 2001–2005 гг инфляция. увеличилась с 0,7 до 1,9%. В других же странах Азии, увеличивших в 2001–2004 гг. норму накопления, инфляция даже снизилась. В Индии рост инвестиций с 23 до 30% ВВП уменьшил инфляцию с 4,3 до 3,8%.

В Индонезии норма накопления выросла с 19 до 21%, инфляция сократилась с 11,5 до 6,1%. В Турции наблюдался рост инвестиций с 16 до 27%, рост цен замедлился с 54,4 до 8,6%. В Южной Корее – аналогичная картина: рост накопления с 29 до 31% при сокращении инфляции с 4,1 до 2,8%. На Шри-Ланке капиталовложения выросли с 22 до 27%, а индекс цен опустился с 14,2 до 7,6%. Наконец, в Узбекистане рост нормы накопления с 21 до 24% сопровождался падением инфляции с 27,2 до 1,7%.

Эти новации сводились к таким положениям: 1) улучшение корпоративного управления; 2) борьба с коррупцией; 3) создание гибких рынков труда; 4) совершенствование соглашений по линии ВТО; 5) учреждение финансовых кодексов и стандартов; 6) «благоразумное» открытие счетов движения капиталов; 7) установление режимов курса обмена валют без посредников; 8) создание независимых центральных банков/борьба с инфляцией; 9) учреждение сетей социальной безопасности; 10) преследование цели уменьшения бедности .

Однако многие положения «поствашингтонского консенсуса» относительно усиления регулирования экономики и облегчения участи населения в ходе реформ остаются до сих пор не выполненными. Насколько успешными были регулятивные меры обновленного «консенсуса», показало втягивание капиталистической экономики в очередной кризис. Что же касается решения самой острой проблемы современности – борьбы с бедностью, то сегодня уже прозвучало признание сильных мира сего в том, что намеченные Цели Тысячелетия ООН – покончить с бедностью к 2025 г. – не будут выполнены, так как бедность после вступления человечества в новый век не только не уменьшается, но и упорно растет. Иного результата и быть не могло при безразличном отношении к решению проблемы обнищания народов со стороны богатых стран. Взяв на себя обязательство ежегодно расходовать с этой целью в виде оказания помощи развивающимся странам в рамках Проекта Тысячелетия не менее 0,7% ВНП, многие богатые страны игнорируют его почти в полном объеме (например, взнос самой богатой страны мира – США – в фонд помощи развитию развивающихся стран составляет всего 0,15% ВНП) .
В настоящее время неолиберальная парадигма, которая завела глобальный капитализм в исторический тупик, все чаще подвергается жесткой критике. Главными критиками неолиберализма и западных проектов экономического роста и развития в современном мире чаще всего выступают неокейнсианцы, посткейнсианцы, институционалисты и марксисты .

Неокейнсианцы акцентируют внимание на провалах в регулировании капиталистической экономики в течение последних 20 лет и обосновывают необходимость возвращения к регулированию корпоративной и финансовой сферы. С целью вывода капиталистической экономики из кризиса они призывают к восстановлению ликвидности финансовых институтов за счет использования общественных фондов. Долгосрочная цель неокейнсианцев – реформирование капитализма, то есть сохранение статус-кво с использованием финансового регулирования. Посткейнсианцы, которых все чаще называют «левыми» кейнсианцами, подчеркивают неустойчивость капиталистической экономики и выступают за интеллектуальное, политическое и экономическое возвращение ко временам «кейнсианской революции», призывают к новому реформированию социальных и экономических институтов.
Институционалисты следуют в русле учений Торстейна Веблена, Карла Поланьи, Джона К.Гэлбрайта и их последователей и делают акцент на том, что рынки создаются институтами, включая институт государства. По их мнению, в наши дни выбор лежит не между государственным регулированием и государственным нерегулированием, а между институциональными устройствами, которые действуют в интересах живущих в достатке, и устройствами, которые направляют усилия на сокращение неравенства.

Марксисты указывают, что в настоящее время мир капитала переживает системный кризис, ибо сама капиталистическая система генерировала корпоративные жалованья и бонусные выплаты астрономических размеров, переустройство финансовых средств в более новые и рискованные формы ради извлечения прибыли. Эта же система привела к расширению неравенства в еще больших масштабах, особенно в США, ставших эпицентром кризиса.
Несмотря на возрастающее признание вступления человечества в «постнеолиберальную» эпоху, действенных альтернатив неолиберализму в западной «экономикс» сегодня нет. Американский экономический мэйнстрим, побивший все рекорды по количеству лауреатов Нобелевской премии, до сих пор не смог представить на суд общественности научные работы, в которых содержался бы серьезный анализ причин нынешнего кризиса, основательно подорвавшего легитимность неолиберализма. Исследуя положение в экономической науке США, Джеймс Гэлбрейт (сын известного американского экономиста Джона Гэлбрейта) пишет: «Причина не в том, что нет новейших работ, посвященных исследованию природы и причин финансового коллапса. Такие работы есть. Но линия дискурса, в ходе которого обсуждаются эти вопросы, обособляется, перемещается на обочину в пределах академической экономики. Статьи, в которых дискутируются эти проблемы, передаются во второстепенные журналы, даже в бюллетени и блоги. Ученые, которые изменяют своему скептицизму и проявляют интерес к этим проблемам, лишаются участия в академической жизни – или, если они остаются, их отправляют в широкую сеть меньших университетов штатов или колледжей либеральных искусств. Там их смогут надежно игнорировать» .

За неимением собственных альтернатив неолиберализму западники все пристальнее присматриваются к опыту 30-летних китайских рыночных реформ, которые чуть ли ни с первых лет привели к улучшению положения в экономике и жизни людей и до сих пор удерживают высокие темпы роста.
Одной из главных особенностей нового экономического курса Китая следует считать ту, что подъем жизненного уровня населения в КНР стал не следствием, а предпосылкой реформ, в рамках которых в самом начале были смещены акценты от «накопления» к «потреблению». Своего рода «потребительским допингом» стало увеличение в 1979 г. на 25–30% закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию при одновременном снижении налогов, а также повышение в октябре того же года тарифных разрядов у 2/5 рабочих и служащих, что в конечном счете привело к росту денежных доходов в городах примерно на 40%. В целом потребительские доходы в 1978–1980 гг. выросли на 16%, что полностью совпало с ростом ВВП и даже превысило рост общественной производительности труда .

На втором этапе реформ в 1990-е гг. в центре внимания оказались госпредприятия, которым было предоставлено право на получение части произведенной прибыли. С 1987 г. их перевели на систему подрядной хозяйственной ответственности и положили конец их полной зависимости от бюджетного финансирования. В итоге заметно снизилась сфера директивного планирования; снабжение сырьем и оборудованием, реализацию продукции стали все больше переключать на рынок. До 1992 г. существовал своего рода паритет директивных и рыночных цен, на разнице между которыми наживались дельцы. В 1992–1993 гг. почти повсеместно были введены свободные цены на зерно и другие сельхозтовары, отменена карточная система распределения.

Проведение серии налоговых реформ, разделение бюджета на две части (регулярный бюджет и бюджет развития), бесприбыльное кредитование отстающих районов и отмена директивного планирования экспорта и импорта предприятиями при одновременном сохранении жестких протекционистских мер на важнейшие импортируемые товары, госмонополия на ряд товаров за последние три десятилетия позволили Китаю совершить немыслимый модернизационный рывок. Согласно официальной статистике, за 1993–2009 гг. рост ВВП составил примерно 290%, а среднегодовые темпы прироста ВВП превысили 10%. КНР не просто вышла на второе место в мире по объемам экономики, а фактически стала крупнейшей промышленной державой мира: на долю промышленного производства здесь приходится не менее 50% ВВП, то есть около 2,5 трлн долл. У США этот показатель ниже – менее 2 трлн долл. (правда, население США почти в пять раз меньше китайского) .

Потоки ПИИ в экономику Китая стремительно растут: в 2004 г. они составили 60,6 млрд долл.; в 2005 г. – 72,4; в 2006 г. – 72,7; 2007 г. – 83,5; в 2008 г. – 108,3 млрд долл. В 2008 г. доля Китая в притоке ПИИ в мире составила 6,4%, а в оттоке ПИИ из Китая – 2,8%. По итогам 2008 г. Китай согласно рейтингу инвестиционной привлекательности Конференции ООН по торговле и развитию занял третье место в мире .

На первый взгляд, успех экономических реформ в Китае является реформаторским искусством китайского правительства, которое якобы в построении модели динамичной экономики отказалось от либеральной идеологии. Это, по сути, несколько лет назад признал и автор «конца истории» Фрэнсис Фукуяма, заявив, что у либеральной демократии есть серьезный соперник в лице «мягкого авторитаризма». Его образцом Ф.Фукуяма считает Сингапур, а одним из отцов – Ли Куан Ю, премьер-министра, правившего этим островным государством с 1959 по 1990 г.

Однако с такой точкой зрения согласиться нельзя. Жизнь убеждает нас в противоположном. КПК, используя социалистические лозунги после возврата к власти Дэн Сяопина, стала постепенно и целенаправленно формировать разновидность «семейного капитализма». Суть последнего состоит в том, что частная собственность существует в нем преимущественно в форме собственности отдельных семей или партнеров, возникающих на базе семейных кланов. Тем самым в стране воспроизведена новая модель капитализма, в которой переплелись и взаимодействуют традиции тысячелетнего китайского семейного бизнеса и современных моделей западного образца.

Китайская модель развития базируется на принципах, во многом отличных от «Вашингтонского консенсуса». Во-первых, в КНР сохраняется авторитарный режим, проводится постепенная, а не обвальная демократизация. Во-вторых, в начале реформ Китай осуществлял постепенное дерегулирование цен, а сегодня осуществляет постепенную экономическую либерализацию. В-третьих, в КНР негосударственный сектор создавался с нуля, а не в результате широкомасштабной приватизации, а также соблюдается плюрализм форм собственности и контроля. В-четвертых, в Китае осуществляется сильная экспортно-ориентированная промышленная политика. В-пятых, в КНР занижается валютный курс через накопление валютных резервов, что служит инструментом стимулирования экспортно-ориентированного роста .

Поскольку «Пекинский консенсус» преследует цель достижения экономического роста с помощью государства при обеспечении независимости и национальных интересов в условиях стабильности, он может использоваться и другими развивающимися странами. Основными элементами «Пекинского консенсуса» являются: 1) инновационное развитие экономики, создание специальных экономических зон; 2) минимизация роли правительства в решении экономических и социальных проблем; 3) сбалансированный качественный устойчивый рост в условиях поступательного движения реформ; 4) «либерализация» собственности; 5) открытость страны не только для иностранного капитала и ТНК, но и для внедрения новейших управленческих институтов и идей; 6) совершенствование духовной, социальной и политической сфер общества; 7) развитие большей самостоятельности и независимости индивидов .

Несмотря на то, что «Пекинский консенсус» имеет ряд преимуществ перед «Вашингтонским консенсусом», характер и первого, и второго неолиберальный со всеми вытекающими отсюда последствиями. На это обращает внимание китайский экономист Ю Уэнли, который пишет, что неолиберальная трансформация государства под руководством КПК привела к обострению в КНР четырех главных проблем: 1) увеличение разрыва между богатыми и бедными представляет собой вызов социалистической распределительной системе; 2) приватизация находящихся в государственной собственности предприятий и «находящихся в государственной собственности активов» наносит ущерб социалистической «коллективной системе собственности»: 3) прави¬тельственное «нарушение функционирования» или «неправильное поведение» на рынке наносит урон социалистической рыночной экономической системе; 4) «сельско-городская сдвоенная экономическая структура» и увеличение разрыва между регионами наносит ущерб сбалансированному развитию национальной экономики. В результате китайское общество, которое было одним из наиболее равных в мире, превратилось в одно из наиболее неравных. КНР стала обществом риска, где ответственность за занятость, социальное обеспечение, образование, здраво-охранение, смягчение бедности, защиту окружающей среды все больше перераспределяется между правительством и НПО, между коллективом и индивидами в пользу последних . С этой точки зрения нельзя рассматривать «Пекинский консенсус» как альтернативу «Вашингтонскому консенсусу» и как образец для подражания.

Как отмечают многие исследователи, между неолиберальной теорией и практикой существует значительный разрыв. Это касается прежде всего роли государства, которое «играет активную, в действительности активистскую, роль во внедрении, претворении в жизнь и воспроизводстве неолиберализма» . Утверждение тэтчеризма и рейганизма в Великобритании и США не привело к уменьшению веса государства в экономике. «Доля государственного сектора в общей экономической активности либо осталась неизменной (около 35–40% ВВН), либо, как в Соединенном Королевстве, даже увеличилась почти до 45%. Вместо «возвращения на более низкий уровень государства», как обещали Тэтчер и Рейган, неолиберализм расширил государственное регулирование недавно приватизиро-ванных коммунальных предприятий и других частей экономики» . В этом контексте требования западных стран приватизировать все и вся и превратить государство в бывших социалистических странах в «ночного сторожа» еще раз подтверждают, что зарубежные «наставники» стран с «переходной экономикой» руководствуются принципом «делайте не так, как делаем мы, а так, как мы вам говорим».

Камо грядеши, Украина, в ХХІ веке?

В поисках выхода из исторического тупика, в который бывшие социалистические страны загнал глобальный неолиберальный капитализм, нельзя игнорировать опыт, экономические и административные методы, приемы и инструменты, которые использовались в экономической политике СССР. Они весьма значимы для развития экономик развивающихся стран и, судя по всему, некоторые из них могут быть весьма полезны для Украины в настоящее время. Для этого следует отказаться от предвзятого отношения к УССР, характерного для «политической элиты» Украины на протяжении последних 20 лет, и исходить из принципа беспристрастного научного исследования и применения лучшего прошлого опыта, который в сжатые сроки вывел Украину в число передовых держав мира. Для этого нельзя предавать забвению и, тем более, шельмованию общеизвестный факт, что в 1900–1990 гг. ВВП Украины вырос почти в 14 раз, что превышает темпы прироста мирового ВВП в данный период. В 1938–1990 гг. в УССР было достигнуто опережающее развитие в сравнении не только с темпами роста мирового ВВП, но и США .

Украина имеет выход к морю, владела развитым судостроением. Развитая система железнодорожного, автомобильного, речного и воздушного транспорта соединяет Украину с остальным миром. По геополитическим масштабам, экономическим, технологическим, оборонным и научным потенциалам Украину можно сравнивать с многими развитыми странами. По имеющимся оценкам, в расчете на душу населения природно-ресурсный потенциал Украины в 1,5–2 раза превышает ресурсный потенциал США, в 4 раза – ФРГ, в 12–15 раз – Японии .

К этим характеристикам Украины необходимо добавить ее весомые научно-технические достижения. Многие из них до сих пор не превзойдены в мировой практике, некоторые – доступны не более чем десятку стран в мире в настоящее время. Накопленный Украиной научный и кадровый потенциал позволил ей осуществить первую контролируемую ядерную реакцию и создать первый цифровой компьютер в континентальной Европе, построить самый огромный самолет «Мрія», авианосец ХХІ в. «Варяг» и самую мощную межконтинентальную ракету в мире «СС-18», а также ее гражданский вариант «Энергия», разработать сварочную систему для ведения работ в космосе, создать систему управления космического корабля «Буран» и автоматические системы стыковки космических кораблей. Стремительный прорыв Украины в будущее во многих областях НТП открывал перед ней широкие горизонты для успешного вхождения в новую экономику, основанную на знаниях.

Все это также создавало хорошие стартовые условия для интеграции нашей страны в глобальную экономику, которые были утрачены. Украина 10 лет пребывала в состоянии падения, в результате чего ее ВВП снизился до уровня 40,8%, а после следующих 9 лет роста достигла всего 74,1% ВВП от уровня 1990 г. В сравнении с 1991 г. имеющиеся реальные доходы населения сначала упали до 32,9% в 1999 г., а потом выросли до 101,3% в 2008 г. . Это означает, что 18 лет с точки зрения роста доходов населения в целом потеряно. К тому же за все это время экономика не была реструктуризована и переведена на инвестиционно-инновационный путь развития.

Факторами экономического роста в 2000-2008 гг. были инфляция и экспорт. В 2000 г. инфляция составила 28,8%, а экспорт – 18,8% при росте ВВП на 5,9%. Однако определяющим фактором в этот период стал экспорт ресурсоемкой продукции, доля которой в ВВП достигла критической отметки (более 60%). Экспортно ориентированная модель роста, сложившаяся в последние годы, хотя и поддерживала темпы роста индустриального производства, стала тормозом структурной перестройки промышленности, сохраняя ее сырьевую специализацию. Кроме того, такая модель способствует выкачиванию природных ресурсов, росту внешней зависимости и отбрасывает Украину к наименее развитым странам мира. Одновременно происходит свертывание относительно новых научно-технологических комплексов, созданных в 70–80 гг. ХХ ст. Свидетельством этому является доминирование в нашей стране третьего и четвертого технологических укладов, удельный вес которых составляет почти 94% в формировании ВВП.

Экономическая модель развития в Украине характеризуется высоким удельным весом теневой экономики (по разным оценкам, от 35 до 60% ВВП) и чрезмерной нормой эксплуатации наемных работников. В силу этих обстоятельств зарплата не выполняет своих воспроизводственной, стимулирующей и распределительной функций. Ее удельный вес в доходах упал с 2007 по 2009 г. с 44,8 до 41,9%, тогда как удельный вес социальной помощи, финансируемой из бюджета, вырос с 36,7% до 39,5% .

Внедряемая модель неэффективна, отражает корпоративные интересы и не соответствует национальным стратегическим интересам страны. Причины этого разнообразны, но главные из них сводятся к тому, что трансформация экономической и политической системы осуществлялась по примитивной схеме адаптации к системе современного капитализма и глобализации в интерпретации ВБ и МВФ. При этом двигателями осуществляемой доктрины служат представители корпоративно-бюрократической коалиции, пытающейся реализовать свои, а не национальные интересы, парализуя тем самым массовые общественные силы, которые, пытаясь выжить, реально не способны воздействовать на воспроизводство качественно нового общественного строя.
В условиях глобального финансово-экономического кризиса положение Украины при использовании неолиберальной доктрины развития оказалось одним из худших среди развитых стран, а также стран СНГ. В Украине зафиксирован самый сильный экономический спад в 2009 г., к предыдущему году он составил 15%, тогда как в среднем по государствам – членам СНГ он был 7% .

Наибольший спад в промышленности Украины пришелся на первый квартал 2009 г., когда по сравнению с соответствующим периодом 2008 г. он составил 32%. В течение года темп снижения замедлился и за 2009 г. оказался равен 22%. Промышленное производство в первом полугодии 2010 г. по сравнению с аналогичным периодом 2009 г. выросло в среднем по государствам – членам СНГ на 7%. При этом многими странами был достигнут уровень докризисного периода (I кв. 2008 г.) по объему производства в промышленности. В Молдове, России и Украине по этому показателю сохранилось отставание. В первом полугодии 2010 г. объем инвестиций в основной капитал в Украине снизился на 12,5% к уровню первого полугодия 2009 г. . В этих условиях рассчитывать на значительный рост экономики и благосостояния населения в ближайшее время не приходится.

Все это свидетельствует о том, что Украина вступила во второе десятилетие ХХІ в. в состоянии глубокого системного кризиса, поразившего все сферы украинского общества – политическую, экономическую, демографическую, духовную и культурную. Это ставит поиск новой парадигмы развития экономики Украины на повестку дня страны в качестве приоритетной задачи. Ибо дальнейшее следование Украины в русле неолиберализма, «догоняющего» и «стабильного» развития чревато необратимой деградацией всех основных компонентов государства, утратой им способности к воспроизводству своего суверенитета и, в конечном итоге, развалом нашей страны.

По какому пути пойдет дальнейшее развитие мировой цивилизации – это уравнение со многими неизвестными. Не вызывает сомнения только то, что в обозримом будущем вместо обещанного видным американским философом Фрэнсисом Фукуямой «конца истории» наступит, выражаясь словами видного американского социолога Иммануэля Валлерстайна, «конец знакомого нам мира». Каким будет грядущий новый мир, зависит от каждого из нас. Мир стоит на пороге новых великих потрясений, и долг каждого обитателя Земли состоит в том, чтобы сохранить на ней мир и жизнь. Вне всякого сомнения, решить эту глобальную проблему в рамках нынешней парадигмы развития невозможно. Следовательно, задача № 1 – в том, чтобы найти выход из тупика, в который завел человечество глобальный неолиберальный капитализм, сделавший удовлетворение «жажды наживы» своим высшим приоритетом. Но это тема уже другого разговора, который мы намерены продолжить в будущем.

Петр Степанович Ещенко, доктор экономических наук, Киевский национальный университет им. Т. Шевченко.
Анатолий Григорьевич Арсеенко, кандидат исторических наук, Институт социологии НАН Украины.

Литература

17. Peet R. Geography of Power: Making Global Economic Policy. – London: Zed Books, 2007. – 224 p.
18. Battin T. Is the Left Ready to Displace the Right? // Social Alternative. – 2009. – Vol. 28. – No. 1. – P. 31–33.
19. Galbraith J. Who are These Economists, Anyway? // Thought & Action – Fall 2009. – P. 85–95.
20. Богомолов О. Секреты китайской экономической кухни // Независимая газета. – 1999. – Январь.
21. Шергин С. Китайский фактор и Украина // 2000. – 2010. – 10 сентября.
22. Прогнозы темпов роста основных макроэкономических показателей стран СНГ на 2009-2010 гг. Межгосударственный статистический комитет СНГ. – М., 2009. – 398 c.
23. Попов В. «Пекинский консенсус» против «Вашингтонского»: «азиатские ценности» более конкурентоспо-собны, чем либерализм? // Прогнозис. – 2007 – № 3. – С. 344–347.
24. Лопатина А.Н. От «Вашингтонского консенсуса» к «Пекинскому» // США – Канада: экономика, политика, культура. – 2010. – № 9. – С. 59–71.
25. Ren H. The Neoliberal State and Risk Society: The Chinese State and the Middle Class // Telos. –2010. – Summer – P. 105–128.
26. Cahill D. Is Neoliberalism History // Social Alternative. – 2009. – Vol. 28. – No. 1. – P. 12–16.
27. Pabst A. The Crisis of Capitalist Democracy // Telos – Fall 2010. – P. 44–67.
28. Роль держави у довгостроковому економічному зростанні / за ред. д.е.н. Б.Е.Кваснюка; Ін-т екон. прогноз. – К.; Х. : Форт, 2002. – 424 с.
29. Проблемы экономической оценки и использования национального богатства страны // Экономист. – 2001. – № 2. – С. 23–27.
30. Новий курс: реформи в Україні. 2010–2015: націон. доп. / за заг. ред. В.М.Гейця та ін. – К. : НВЦ НБУВ, 2010. – 232 с.
31. Лукашин Ю. Если рухнет Пенсионный фонд – рухнет вся госказна // 2000. – 2010. – 26 ноября.
32. Информация о социально-экономическом развитии торгово-экономических отношений государств – участников СНГ в 2009 и первом полугодии 2010 года. Межгосударственный статистический комитет СНГ. – М., 2010. – 170 с.

«Економіка і прогнозування», 2011, №1